Воспоминания Нины Кавалерчик, 1973_6

30-я школа. Это… Это! Я наконец-то попала в свою компанию. Сейчас, в свои 65 лет, я пытаюсь дать этому определение. И все еще не могу. Еврейская? Да, евреев в тридцатке было намного больше, чем в обычной школе. Но все равно, в нашем классе было, наверно, человек 10… Но в то замечательное время мы и не смотрели на национальность. И, как оглядываясь сейчас, вижу, дружила я со всеми, и лучшими друзьями были совсем не евреи, или не совсем евреи…

Тридцатка стала для нас базой, точкой опоры для всей последующей жизни.

И когда мы говорим “школа, в школе”, мы имеем в виду именно ее.

Там было всего два класса - девятый и десятый.

Это как школа “тихон” в Израиле. Всего в советских школах было 10 классов. Десятый - выпускной.

Так вот, девятых было в нашей школе семь, и десятых, соответственно, тоже семь. Они так и назывались - девятый первый, девятый второй и т.д. Учеников туда отбирали по способностям к математике. В девятом первом - самые одаренные, в седьмом - наименее одаренные в математике. Т.е, в седьмом - просто нормальные люди, в первом - гении, за гранью нормальности. Женя Абрамова училась в пятом, я в шестом. Но даже в нашем “нормальном” классе совершенно обычным было на классных вечеринках увидеть ребят, которые с энтузиазмом решали интегралы…

Зато у нас был классный классный руководитель. Алексей Дмитриевич Усаченко. Он преподавал физику. Только нам и седьмому. Преподавал он каким-то экспериментальным методом. Вроде бы, он на нас диссертацию писал… Метод его дал нам на всю жизнь навык думать, и формулы не запоминать, а выводить. И еще преподавать. Нормальным было, если сегодня он дает какую-то тему нам, а завтра кто-нибудь из нас преподает это уже в параллельном классе. Так у меня появился первый опыт преподавания. И так я поняла, что лучший способ что-либо понять - это научить другого…

А еще он всю жизнь занимался бальными танцами, и у нас кружок бальных танцев вел. Кто-то из наших продолжил заниматься этим и потом.

Директором школы была Евгения Яковлевна Макарова. Баба Женя. Она действительно была как добрая бабушка в хорошей семье. Её кабинет была нашим пристанищем в трудные минуты, к ней мы обращались за помощью в “борьбе” с учителями, если те хотели дать нам контрольную работу, к которой мы не были готовы…

Баба Женя преподавала химию. Только в девятом классе, десятые ей уже не давали, потому что химию все-таки надо было знать… Баба Женя считала, что “дети” в нашей школе слишком много учатся, перетруждаются… Поэтому на ее уроках мы делали много чего, но только не трудились. Например, на ее уроках мы вслух читали в классе вышедшего тогда Булгакова “Мастер и Маргарита”. В нашем девятом шестом ее урок был последним в расписании - она часто отпускала нас с него в кино…

Школа была математическая, преподаватели физики просто использовали это для более глубокого ее изучения. Таким образом школа де-факто стала физико-математической. Помню, как для физики нам потребовалась какая-то тема по математике, которую мы еще не проходили, и мы уговорили нашу математичку Валентину Васильевну дать нам дополнительный урок. После занятий. Посередине этого очень интересного для нас урока входит в класс директор школы:

- Валентина, ты почему детей мучаешь?

- Они сами, Евгения Яковлевна, они сами!

- Мы сами, сами!

Находилась школа на Васильевском острове, прямо напротив станции метро Василеостровская. Добираться туда от дома (я жила в Выборгском районе, недалеко от Лесотехнической Академии) надо было на трамвае № 40 или на метро, с пересадками. Учились там ребята со всего города. Так что все ездили довольно далеко. Особенно, если учесть, что перешли туда из своих районных школ, которые были от дома пешком.

В начале обучения было нас в классе 40 человек. За месяц ушли обратно в свои школы 10. Поняли, что у себя в старых школах они были ведущими учениками, с реальной возможностью закончить школу с высоким баллом, а здесь, в тридцатке - еле-еле тянут. В общем, все “лишние” ушли в течение первого месяца. Я их и не помню. Кажется, учителя специально создали в первый месяц чрезвычайное напряжение в учебе. Именно для того, чтобы “случайные” люди ушли. А потом начался кайф! Не легко, нет. Очень трудно. Но интересно! Учились с азартом. Отдыхали тоже интересно. И дружно.

Был там турклуб. В течение учебного года мы встречались, обучались, ходили в короткие, но обязательно с ночевкой, походы в выходные дни. А летом, в большие каникулы, был главный большой поход недели на три, кажется. Руководитель наш - Митрофанов - взрослый (как нами тогда воспринималось) человек, вроде бы бывший выпускник нашей школы, в походы выходного дня брал с собой свою подругу. Они и были “водоразделом” в одной большой военной палатке, в которой мы ночевали. Представьте себе, военная палатка (та, советская) - шатер на 8 коек без пола. Ставилась она зимой прямо на снег. Т.е. сначала на снег стелился лапник - еловые ветки, чтобы создать воздушную подушку между снегом и нами. Потом на лапник стелились спальные мешки в раскрытом виде. Всё, конечно, общее, и не важно, кому они принадлежали. В крыше палатки была дырка, обрамленная жестью, через нее выпускалась труба печки - буржуйки, которая подвешивалась на веревке в центре палатки. Под этой трубой на полу складывались дрова. И на них спал дежурный по буржуйке, который должен был всю ночь ее подтапливать. Не забывайте - мы в Ленинградской области, зимой. На улице и минус 10 может быть, или еще холоднее… Место это считалось “королевским” - дежурный спал там один. А остальные человек 20-25 спали на боку, прижавшись друг к другу, и поворачивались все вместе по команде. Иначе не поместиться. Крайние спали в ватниках. С одного края мальчики, с другого девочки, и посередине, разделяя их - руководитель с подругой.

Но главный поход - это летний. К нему и готовились. Тщательно. Изучали отчеты предыдущих групп, маршрут и все тонкости. Подсчитывали количество необходимых продуктов (всю еду на весь поход брали с собой, максимально в сухом виде). По каким-то своим туристическим блатам наш руководитель достал лиофилизированное мясо. Его мы разделяли на порции (на одно приготовление для всей группы) и запаивали в полиэтиленовые пакеты. Так же поступали и с другими продуктами. Помню, как я занималась заготовкой изюма. Его надо было помыть, высушить и также разложить на порции по непромокаемым пакетам. Из настоящих консервов было у нас только сгущенное молоко. Это был НЗ. (Конечно, продуктов этих в итоге не хватило, по ходу дела удалось купить в каком-то поселении (ссыльные? 101-й километр?) картошки. Но все равно, к концу похода мы были несколько голодны. В поезде на обратном пути доедали последние банки вареной сгущенки.)

Много читали. О туристах, о походах, об экстремальных ситуациях. Помню, как руководитель особенно обратил наше внимание на одну историю, где в походе оставалось мало еды и все ели из одной консервной банки: каждый старался взять меньше, чем товарищ, чтобы всем хватило.

Учились ходить по звериной тропе, по лесу: когда один за другим, придерживать ветки, чтобы нечаянно не хлестнули сзади идущего.

Один из моментов подготовки - это достать хорошие, правильные карты. Тогда, в 1972, нормальную карту купить было невозможно (чтобы шпионы не пользовались, наверно). Правильно отражающие местность карты были засекречены. Мне по-блату (папа работал в МВД), позволили в Большом доме на Литейном скопировать карту того района Карельского перешейка, куда мы собрались пойти. Скопировать - это положить на карту кальку и прорисовывать все дороги и нужные ориентиры. Там были даже звериные тропы и зимники - дороги, которые действовали только зимой, когда болота замерзали. Одна такая дорога нас очень выручила, когда мы шли через болото - дорога была под водой, но твердая, не топь, без карты ее не найти. Как в сказке, прошли болото и вдруг из него стала подниматься в горку прекрасная дорога. Вот тогда мы и пришли в это отдаленное поселение, где смогли передохнуть, закупиться и даже затовариться некоторыми лекарствами (я была ответственная за аптечку)